I don't care, I catch them all
У Рокудо усталый взгляд, впалые щеки, паучьи бледные пальцы и иссиня-черные волосы, забившиеся в водосток. Полированный бок чайника отражает другого Мукуро - насмешливого, цветущего жизнью, даже слегка загорелого. Будто вернулся из отпуска, а не из подземелья. Тонкие, пестрящие венами, руки обхватывают чашку с горячим чаем, и иллюзионист тут же, морщась, заставляет себя не бросить обжигающий нервные окончания предмет под ноги, а спокойно поставить на стол.
- Пусть остынет... - ненастоящий Мукуро вежливо улыбается своему отражению, пока истинный дует на обожженные подушечки пальцев. Только голос, почти граничащий с шипением, выдает непозволительную боль, от которой не избавиться.
- Не пролил. - замечает Хибари, бросив взгляд на чашку и на кухонную плитку. Как-то разом, по-хозяйски быстро и хищнически полно оглядев вверенное пространство. Его взгляд почти проник под сгустившуюся пелену иллюзии. Почти.
- Нехорошо подглядывать, - Рокудо снова собран и готов защищать свои маленькие и не очень слабости от вторжений, расцвечивая каждое слово ядовитыми оттенками, - И подкрадываться.
- Это мой дом, - сморозив очевидную глупость, Кея хмурится, а Мукуро с непревзойденной - незамеченной - ловкостью ловит настоящий смысл его слов. "Это мой ты".
- Не смею спорить, - фыркает иллюзионист, отвечая разом на все, что только можно сказать. На все, что ни в коем случае нельзя говорить, чтобы не рушить хлипкое подобие равновесия в этом хлипком помещении. Цветущая жизнью иллюзия стучит пальцами по столу, нервно посматривая на хранителя облака. Скрытый под ней человек кусает губы, не решаясь снова притронуться к чашке. Его пальцы еще помнят боль, самую настоящую и немного унизительную, потому что за годы существования практически вне тела Рокудо разучился ее переживать или прятать. А не обращать на нее внимания он и вовсе никогда не умел.
Погрузившись в свои мысли, большей частью невеселые, Мукуро приходит в себя лишь тогда, когда Хибари уверенно берет чашку, вертит в руке, а затем замечает безлико, будто бросая слова в пустоту
- Остыл.
- Что? - когда иллюзионист приходит в себя, когда он неожиданно понимает, что Кея смотрит в глаза ему, а не его залатанной иллюзорной версии, тот уже никуда, собственно, и не смотрит. Громкие шаги отмечают путь хранителя облака.
Мукуро, хмыкнув, пьет, наконец, свой чай.
В отражении у него нет и намека на загар и бодрость.
- Пусть остынет... - ненастоящий Мукуро вежливо улыбается своему отражению, пока истинный дует на обожженные подушечки пальцев. Только голос, почти граничащий с шипением, выдает непозволительную боль, от которой не избавиться.
- Не пролил. - замечает Хибари, бросив взгляд на чашку и на кухонную плитку. Как-то разом, по-хозяйски быстро и хищнически полно оглядев вверенное пространство. Его взгляд почти проник под сгустившуюся пелену иллюзии. Почти.
- Нехорошо подглядывать, - Рокудо снова собран и готов защищать свои маленькие и не очень слабости от вторжений, расцвечивая каждое слово ядовитыми оттенками, - И подкрадываться.
- Это мой дом, - сморозив очевидную глупость, Кея хмурится, а Мукуро с непревзойденной - незамеченной - ловкостью ловит настоящий смысл его слов. "Это мой ты".
- Не смею спорить, - фыркает иллюзионист, отвечая разом на все, что только можно сказать. На все, что ни в коем случае нельзя говорить, чтобы не рушить хлипкое подобие равновесия в этом хлипком помещении. Цветущая жизнью иллюзия стучит пальцами по столу, нервно посматривая на хранителя облака. Скрытый под ней человек кусает губы, не решаясь снова притронуться к чашке. Его пальцы еще помнят боль, самую настоящую и немного унизительную, потому что за годы существования практически вне тела Рокудо разучился ее переживать или прятать. А не обращать на нее внимания он и вовсе никогда не умел.
Погрузившись в свои мысли, большей частью невеселые, Мукуро приходит в себя лишь тогда, когда Хибари уверенно берет чашку, вертит в руке, а затем замечает безлико, будто бросая слова в пустоту
- Остыл.
- Что? - когда иллюзионист приходит в себя, когда он неожиданно понимает, что Кея смотрит в глаза ему, а не его залатанной иллюзорной версии, тот уже никуда, собственно, и не смотрит. Громкие шаги отмечают путь хранителя облака.
Мукуро, хмыкнув, пьет, наконец, свой чай.
В отражении у него нет и намека на загар и бодрость.